ТАРКОВСКИЙ И ТРАГЕДИЯ РУССКОГО ЧЕЛОВЕКА
ТАРКОВСКИЙ И ТРАГЕДИЯ РУССКОГО ЧЕЛОВЕКА
ТАРКОВСКИЙ И ТРАГЕДИЯ РУССКОГО ЧЕЛОВЕКА
ТАРКОВСКИЙ И ТРАГЕДИЯ РУССКОГО ЧЕЛОВЕКА
ТАРКОВСКИЙ И ТРАГЕДИЯ РУССКОГО ЧЕЛОВЕКА
ТАРКОВСКИЙ И ТРАГЕДИЯ РУССКОГО ЧЕЛОВЕКА
ТАРКОВСКИЙ И ТРАГЕДИЯ РУССКОГО ЧЕЛОВЕКА
ТАРКОВСКИЙ И ТРАГЕДИЯ РУССКОГО ЧЕЛОВЕКА
ТАРКОВСКИЙ И ТРАГЕДИЯ РУССКОГО ЧЕЛОВЕКА
ТАРКОВСКИЙ И ТРАГЕДИЯ РУССКОГО ЧЕЛОВЕКА

ТАРКОВСКИЙ И ТРАГЕДИЯ РУССКОГО ЧЕЛОВЕКА

Андрей Тарковский, мастер кинематографа, указывал на непрерывную связанность своего творчества с несовершенством человеческого мира. Он полагал, что, в случае достижения абсолюта — некой целостной гармонии — пространство для его искусства попросту исчезнет. Важнейшее в его высказывании то, что именно в этой самой уязвимости бытия, его ранимости и разрывах, рождается острая потребность в кинематографическом свидетельстве. Каждый фильм, созданный им в пределах бывшего Советского Союза, иллюстрирует данную мысль: искусство определённого рода (и Тарковский это прекрасно понимал) черпает вдохновение в недосказанности, прорехах, трещинах, из которых складывается сама структура реальности.