МЕЖДУ ПРОШЛЫМ И НАСТОЯЩИМ: РОССИЯ, ЗАПАД И НАСЛЕДИЕ ИСТОРИЧЕСКОГО НЕДОВЕРИЯ

После окончания холодной войны в мире царила надежда на новый, гармоничный порядок, будто распад Советского Союза должен был стать финальным аккордом эпохи идеологических столкновений. Но реальность оказалась гораздо более запутанной и непредсказуемой. В период холодной войны идеологические противоречия, сколь бы острыми они ни были, устанавливали определённые правила ведения боевых действий: внешне громоздкие и жёсткие, они, тем не менее, служили своеобразными “предохранительными клапанами”. Мир, разделённый на сферы влияния, балансировал на грани взаимного уничтожения, но не переступал черту. Однако с исчезновением этих жёстких идеологических рамок возникла иная, более зыбкая и тревожная ситуация в отношениях между Россией и Западом.

Теперь, когда привычные старые границы и схемы рухнули, отношения между Россией и странами Запада обрели новые нюансы. Уже не так легко всё объяснить глобальным столкновением идеологий; большее влияние приобретают личные и политические амбиции. Главной целью Владимира Путина, по мнению многих наблюдателей, стало самосохранение — намерение удержаться у власти, быть может, даже превалирующее над заботами о крупных идеологических проектах. В этих условиях возникает новая, менее стабильная, а в чем-то и более опасная конфигурация силы. Ведь прежние чёткие рамки противостояния держали стороны в страхе перед взаимной гибелью, а теперь значительная часть старых “правил игры” утеряна.

Сложность современной политической картины коренится и в исторических, и в демографических изменениях, которые в России возникли в результате краха Советского Союза 25 декабря 1991 года. За одну ночь вместо одной большой державы появилось 15 новых государств. Этот геополитический сдвиг изменил и этнический состав населения России. Когда Советский Союз ещё существовал, лишь немногим более половины людей под юрисдикцией Кремля считали себя этническими русскими. После же роспуска страны эта доля быстро выросла до 80%. Это не просто изменение в статистических отчётах — это серьёзный социально-политический сдвиг, который повлиял на самочувствие нации, её ощущение границ, её понимание своих интересов.

Большинство этнически русских жителей сосредоточены к западу от Уральских гор. В этой европейской части формируется стержень российской культуры, здесь принимаются главные политические решения. Оставшиеся 20%, не считающие себя этническими русскими, в основном живут в обширных районах к востоку от Урала. Географическое деление отражается не только на политике, но и на чувствах солидарности, на восприятии внешних угроз, на готовности людей терпеть тяготы во имя “высших” целей. Вся эта демографическая перестройка в России по-прежнему пронизана укоренёнными историческими воспоминаниями, среди которых особое место занимает память о Второй мировой войне.

Вторая мировая война — или, говоря языком российской истории, Великая Отечественная война — стала не просто историческим эпизодом, а своеобразным кодом выживания, передаваемым из поколения в поколение. Для многих россиян это неотделимо от идеи национальной стойкости и самопожертвования. Во многом восприятие войны укоренено в расовом подтексте: Гитлеровская Германия, питавшая патологическую ненависть к славянам, открыто пропагандировала мысль о том, что Россия и другие восточные территории должны стать немецкими колониями. Концепция Drang nach Osten (“натиск на Восток”) — вековая идея, при Гитлере обретшая заострённый и страшный расовый мотив. Память об этом формирует глубокое недоверие к любым внешним силам, претендующим на политическое влияние в регионе. Отсюда рождается то чувство национальной ранимости, которое актуально и в новейшей истории.

С окончанием Второй мировой войны мир наблюдал, как на сцену выходят новые глобальные игроки. Важнейшими событиями того времени стали послания и речи Сталина, Джорджа Кеннана и Уинстона Черчилля. В течение примерно 30 дней появились три знаковых документа: предвыборное выступление Сталина, “длинная телеграмма” Кеннана и знаменитая речь Черчилля о “железном занавесе”. Они во многом определили направленность идеологической конфронтации, став своего рода прологом к холодной войне. Затем последовала воздушная переброска в Берлин, демонстрировавшая готовность Запада — в первую очередь США под руководством Трумэна — противостоять советскому экспансионизму. Все эти шаги аккуратно прописали контуры напряжённой, но структурированной глобальной конфронтации, которая продлилась несколько десятилетий.

Однако корни особого отношения России к Западу уходят ещё глубже: в события Второй мировой войны. Тогдашние союзники приняли ряд стратегических решений — в частности, касающихся сроков открытия второго фронта. С точки зрения многих россиян, эта задержка была сознательной и даже циничной. В популярной российской интерпретации полагается, что Соединённые Штаты и Великобритания умышленно медлили, чтобы Советский Союз понёс основную тяжесть борьбы с вермахтом, пока немецкая военная машина не окажется значительно ослабленной. И хотя историки по всему миру могут спорить о тонкостях этих планов и военных операций, идея о том, что Запад позволил Советскому Союзу “выкроваваться” ради более лёгкой победы, продолжает жить в российском общественном сознании.

Такое восприятие событий многолетней давности невозможно игнорировать: оно оказывает прямое влияние на текущие геополитические решения, в том числе на оценку современных действий Запада. Любая поддержка Украины, исходящая от США и европейских стран, в глазах многих в России видится продолжением той же самой линии: мол, Запад вновь старается действовать против российских интересов, не останавливаясь даже перед риском новых жертв. Прошлые обиды и подозрения, заложенные в национальном сознании, не просто эпизод, оставшийся в учебниках истории; они формируют то недоверие, которое простирается и в наши дни, окрашивая самые важные и острые конфликты современности.

‍

— Anna P.