ПОЧЕМУ ИДЕЯ О ТОМ, ЧТО МИГРАЦИЯ ПРЕДСТАВЛЯЕТ СОБОЙ РИСК ДЛЯ ЕС, ЯВЛЯЕТСЯ ЗАБЛУЖДЕНИЕМ?
Не в дверях, открытых для чужих, Запад ошибся, а в том, что недооценил важность гармоничного включения мигрантов в социальную ткань.
Исследуя природу человеческого поведения, мы то и дело упираемся в удобную дихотомию добра и зла. Однако эта категория редко укладывается в столь прямолинейные очертания. Она не сводится к ритуальному повторению общественных норм или покорности требованиям коллектива: необходим взгляд внутрь, то самое интроспективное путешествие к границам собственного потенциала для жестокости. И если мы обращаемся к истории XX века, то в ней нет периода более насыщенного примерами всепоглощающего зла, чем Вторая мировая война. Кристофер Браунинг в своей книге “Обычные люди” (“Ordinary Men: Reserve Police Battalion 101 and the Final Solution in Poland”) выстраивает эту эпоху под лупой: его герои — совсем не идеологические фанатики, а рядовые немецкие полицейские, для которых путь от повседневной рутины к чудовищным преступлениям оказался пугающе краток.
Мужчины из 101-го резервного полицейского батальона стали убийцами, будучи поставлены в подобные условия, но кто на их месте не стал бы?
Здесь самое тревожное — лёгкость, с которой вчерашние обыватели приобщились к насилию. Ведь они не были с детства погружены в гитлеровскую пропаганду: эти люди родились и выросли ещё в досоветской Германии, до появления нацистского режима. И всё же перемены в коллективном сознании, усиленные тоталитарным давлением, захватили и их. Отправленные в Польшу на заре войны, они вначале лишь “поддерживали порядок”, участвовали в облаве на мужчин-евреев. Так из легитимизированного властию шага (якобы они обезвреживают “вражеский элемент” и шпионов) рождалось всё более глубокое заблуждение, позволяющее каждый раз подниматься на следующую ступень насилия.
Неудивительно, что нагнетание страха и пропагандистская риторика сыграли ключевую роль. Подобно тому как атмосфера в воюющем обществе подавляет внутренний протест, коллективное внушение превратило “полицейскую операцию” в преддверие массового уничтожения. Начав с поимки людей для “транспортировки”, они вскоре стали непосредственными исполнителями, готовыми поднимать оружие уже не только против воображаемой угрозы, но и против безоружных женщин, вплоть до самых беспомощных — беременных. К финалу службы эти “обычные люди” расстреливали обнажённых женщин на польских полях.
Что шокирует ещё больше, так это наличие у каждого из них возможности отказаться — возможность, которую озвучил их командир, разрешавший уехать и избежать продолжения этого кошмара. Но большинство остались: слишком прочными оказались узы солидарности, ощущение, будто “выход” предаст товарищей, которые, дескать, тогда вынуждены будут “делать грязную работу” в одиночку. Подобная логика неотделима от самой сути групповой динамики: она подчёркивает, сколь сильна привычка видеть себя лишь винтиком одного большого механизма, где личная ответственность растворяется до невидимости.
Можно ли вообразить более жёсткое доказательство тому, как люди, когда-то чуждые экстремизму, становятся соучастниками зверств? Этот эпизод истории бросает вызов нашим самым наивным представлениям о добре и зле, напоминая, что зло не всегда кроется в явной злонамеренности. Напротив, оно может вырастать из обычной дисциплины, из повиновения коллективному порыву, из страха перед осуждением “своих”. Из-за череды, казалось бы, незначительных решений мы можем сползти в бездну бесчеловечности.
Свидетельство Браунинга — это не просто рассказ о конкретной группе людей, но и предостережение о масштабности пропаганды и её способности нас поглотить. Легко увидеть в этих страницах образы, которые требуют от нас бдительности: отказа слепо исполнять приказы, критического взгляда на смысл любого приказания, осмысления, где пролегают границы между необходимостью и преступлением. В конечном итоге, история этих полицейских из 101-го батальона служит чем-то большим, чем иллюстрация величайшей трагедии XX века. Она призывает нас задуматься о том, какая степень сопротивления системе возможна, когда система удерживает человека в тисках идеологии и коллективного страха. И напоминает: нередко выбор — оставаться или отказаться — определяется не грандиозным героизмом, а бесконечным числом мелких уступок, по мере которых мы незаметно оказываемся там, где царит настоящая тьма.
В этой истории заложен урок для каждого, кто задумывается о природе морали: зло способно прорасти в среде, где человека приучили ставить коллективную идентичность выше личной ответственности. И сегодня, размышляя о внутренних и внешних вызовах, мы обязаны помнить: свобода воли и способность отказываться от неприемлемых решений — это не громкие слова, но насущное условие сохранения человечности.